Надежда Венедиктова, писатель, журналист, студия «Асаркьа»
Я выросла в многонациональной среде, и это настолько естественно для меня, что когда я попадаю (правда, это бывает редко) в мононациональную, то мне не хватает привычного разнообразия. Постоянное общение с людьми разных национальных культур, не стертых даже советским стереотипом социального поведения, позволило мне с юности сформировать некую многофокусность восприятия — поскольку окружающие часто оцени-вали происходящее с разных точек зрения, нередко мотивированных национальной принадлежностью, это создавало более насыщенную многополярную картину мира. Это было яркое богатство жизни, которое я стремлюсь сохранить и в дальнейшем.
Через судьбы людей другой национальности часто познаешь те стороны реальности, которые могут быть закрыты для тебя именно в силу твоей национальной принадлежности. Конечно, например, я читала, да и мой дед-очевидец рассказывал, о том, как в 1949 году греков выселяли из Абхазии. Но все это было достаточно далеко от меня, пока несколько лет назад моя соседка Клара Тополян-Ефремиди не рассказала мне об этом подробно, в деталях, которые застряли в моей памяти, как гвоздь. Когда ее мать-гречанку отправили в высылку, отец-армянин поехал с нею в далекую Сибирь, где у них в ужасных условиях родились оба ребенка. Я хорошо знала ее родителей, очень дружную и нежную пару, которая всегда изумляла меня глубинной добротой и каким-то неиссякаемым желанием помочь окружающим. И то, что именно этим трепетным людям пришлось вынести в ссылке, где они, в свою очередь, выжили во многом благодаря доброте и помощи незнакомых людей осталось во мне пониманием того, как важна взаимовыручка простых людей, для которых чужая беда оказалась важ¬нее навязанных идеологией штампов.
Именно конкретные подробности чужой жизни часто освещают для тебя эмоционально трагедию целого народа. Я много слышала и читала о периоде грузинизации во время сталинизма и бериевщины, но рассказ сотрудницы Краеведческого музея Таи Алания помог мне ощутить повседневную глубину этой трагедии. Абхазский язык в те годы был под таким запретом, что мать Таи будила детей в три часа ночи, чтобы разговаривать с ними по-абхазски, и только благодаря этому они хорошо владеют родным языком. Картинка того, как мать при свете слабой свечи разговаривает с детьми под покровом ночи, чтобы сохранить в их памяти слова родного языка, высветила для меня ту атмосферу насилия и страха, которая царила на территории Абхазии чуть более чем полвека назад.
Жизнь на Кавказе, который представляет собой настоящее смешение народов, культур и языков, приучает не удивляться разнообразию наций, но я все-таки изумилась, когда лет десять назад случайно выяснила, что мой сосед Акоп Гаврилов ассириец, как Джуна Давиташвили. Акоп великий труженик, этот человек работает все время, когда не спит и не ест. Работая всю жизнь в Сухумском физтехе, он умудряется выращивать великолепные овощи и фрукты, делать капитальные ремонты, и при этом он всегда (это не для красного словца!) готов помочь, за что и пользуется всеобщей любовью. Когда-то его предки жили на территории современной Турции, где в результате влияний различных империй образовалось столь пестрое население, что долго не удавалось сгладить национальные противоречия. Во время армянской резни начала XX века его дед в общей неразберихе бежал на Кавказ, и со временем семья осела в Абхазии. Я часто общаюсь с ним по разным делам и во время разговора иногда немотивированно улыбаюсь — меня забавляет мысль, что достоинства, предположим, новороссийского цемента или шарового крана обсуждают потомок относительно молодого северного народа (это я) и потомок одного из самых древних и загадочных народов, чьи предки когда-то создали цивилизацию в Передней Азии (это Акоп).
Во время таких разговоров третьим — невидимым — собеседником является история, которая, возможно, тоже улыбается, глядя на результат своих многовековых действий. То есть даже в повседневной жизни общение с человеком другой национальности может спровоцировать более глубокое ощущение происходящего, нагружая его историческими и культурными смыслами и ассоциациями.
С таким же собеседником был для меня умерший несколько лет назад греческий поэт Николай Патулиди, хотя я никогда не говорила ему об этом. Я выросла на древнегреческой мифологии, язычески-радостный аромат которой сопровождает меня всю жизнь, поэтому даже мимолетное общение с Николаем сразу запускало детское воображение, очарованное гармонией полуобнаженных тел на греческих амфорах. Сам того не подозревая, Николай был проводником в чудесный мир древних греков, проповедовавших, что в здоровом теле — здоровый дух.
В советский период у меня была подруга-грузинка Замира Чкуасели, тоже работавшая в СФТИ, физик-оптик. Несмотря на свое техническое образование, она живо интересовалась гуманитарными вопросами, о своей родной Грузии знала так много — от истории до кулинарии, что в дружеском кругу мы называли ее «энциклопедией грузинской жизни». Ее брат работал литературным редактором на «Грузия-фильме», прекрасно пел и вообще был милейший компанейский человек. В дуэте они были для нас живым окном в грузинскую культуру, и сложно было представить, что скоро война оборвет эти отношения.
С развалом СССР, когда стало возможным реальное общение с представителями других стран и народов, возросло число людей, через которых глубже и непосредственнее ощущаешь разнообразие мировой культуры и истории. Мне многое дала дружба с Маурицией Дженкинс, итальянкой, живущей в Лондоне и работавшей в других странах, в том числе и в Абхазии, вместе с мужем, британским дипломатом. Конечно, мы знали по итальянским фильмам, что такое итальянская живость, но в живом общении обаяние этого феномена гораздо ощутимее. Мауриция родилась и выросла в Генуе, поэтому она воспринимает Абхазию почти как родные места, ибо в XIII- XIV веках здесь были генуэзские колонии. Однажды новоафонский художник Гиви Смыр повел нас на Анакопийскую гору, и по дороге мы остановились в средневековой башне. Гиви начал описывать средневековые приемы фортификации, коснулся и генуэзских военных укреплений — Мауриция была потрясена его познаниями, и я почувствовала, что связь между Абхазией и Генуей стала для нее еще теснее. Благодаря общению с ней близость сре-диземноморского ареала стала гораздо ощутимее, а история средних веков ближе и понятнее.
Вообще с возрастом все более ценишь многоголосие национальных культур, которое позволяет тебе ощущать жизнь во всем ее богатстве и разнообразии, и людей, общение с которыми приводит к этому.